У меня с этими произведениями легендарного генсека связаны свои воспоминания.
Нас, в то время школьников, заставляли читать эти книги.
Я не помню ни одного из своих одноклассников или знакомых, учившихся в соседних классах, кто бы читал опусы Брежнева.
Когда однажды на уроке истории наша учительница и по совместительству - секретарь партбюро школы спросила: "кто читал книги Брежнева?", один из одноклассников не выдержал и прыснул от смеха.
Учительница - дочь красного латышского стрелка, была возмущена до глубины души. Она любила Брежнева искренне, не по должности.
Но о книгах Брежнева в то время говорили, так или иначе, все.
Ажиотаж вокруг книг всё-таки подействовал и на меня и я решил всё же почитать нетленки генсека.
К моему удивлению, мемуары были написаны талантливо и мне понравились.
Ходили слухи, что писал их никто иной, как Константин Симонов.
Я не знаю, насколько это было правдой, но данное утверждение многое объясняло.
Не обошлось без анекдотов на эту тему.
Самым популярным был анекдот о том, как Брежнев ходит по Кремлю, расспрашивает коллег по Политбюро читали ли они его книги и, получив восторженные отклики, в конце концов задумывается: может и мне почитать?
Ну, в общем, почти как я в ту пору.
Но были люди, у которых нетленки генсека вызывали бурную негативную реакцию.
Одним из этой категории людей был наш сосед - кандидат технических наук, который ждал выхода своей монографии.
Но издание всё время откладывалась.
На вопрос нашего соседа "почему?" в издательстве ему ответили, что монографию сейчас издать нельзя никак, потому что вся бумага в стране израсходована на издание брежневских нетленок.
Кандидат наук был в ярости и, несмотря на то, что был членом партии с большим стажем, ругал на чём свет стоит и Брежнева, и его нетленки.
Сосед даже не поленился и узнал точное количество тиража.
Цифра была совершенно фантастической: 150 миллионов экземпляров.
О таком, наверное, не мечтал даже Лев Толстой.
Больше всего нашего соседа возмущало то, что брежневские нетленки были отпечатаны на финской бумаге.
-"Гады!" - возмущался он, - "Всю валюту израсходовали на его опусы!"
Нашлись остряки, уж не знаю, местные или цээрушные, которые и по этому поводу сочинили анекдот, связав издание брежневских опусов с дефицитом туалетной бумаги в стране.
Мне же мемуары Брежнева сослужили неплохую службу на экзамене по экономической географии СССР.
Географию, как и историю, вела у нас всё та же дочь красного латышского стрелка.
Не то, чтобы она была антисемиткой - она изо всех сил старалась быть объективной и верной принципам интернационализма.
Но к нашему брату относилась как-то с недоверием.
Однако я нашёл ключ к её сердцу. Зная, как предана она партии и без ума от генсека, я несколько раз процитировал во время своего ответа на экзамене небольшие отрывки из "Целины" и "Возрождения" - это была моя домашняя заготовка, так сказать, на все случаи жизни.
Успех был невероятный, я получил отлично на экзамене, а про историю и говорить нечего.
Она, наверное, жалела в те минуты о том, что меня так долго не принимали в комсомол - я, наконец, оправдал её доверие!
Но мой одноклассник и единоверец пошёл ещё дальше.
Выйдя к доске на экзамене, он, ничтоже сумняшеся, начал читать вслух цитату с огромного транспоранта - а ими были завешены стены в кабинете истории и географии.
Учительница, несмотря на свою прибалтийскую сдержанность, открыла рот от удивления.
А одноклассник мой, дочитав до конца, начал бойко объяснять смысл прочитанного в духе нашей учительницы.
Закончив с одним транспорантом, перешёл к другому: прочитал, прокомментировал и стал читать следующий. Но тут она его остановила и поставила пять баллов.
-Ну и прохвост же ты, - похвалил я его после экзамена.
Мишка хоть и был на голову ниже, но посмотрел на меня как-то свысока...
Генсека в народе не то, что бы любили или не любили.
Тут было нечто другое.
Над ним многие любили смеяться.
И вообще было самое весёлое время в нашей жизни.
Мы никогда потом уже столько не смеялись и не шутили.
Потом нам вообще было не до смеха большей частью жизни.
Брежнев умер через два года.
Андроповские меры вызывали в народе не столько даже страх перед возвращением 37 года, сколько недоумение. Но было не до смеха.
Горбачёв был бы смешон, если бы не было так печально то, что он и его окружение натворили.
То же относится и к Ельцину, над которым до слёз смеялся только Билл.
Наша жизнь сложилась у всех по разному, как и следовало ожидать.
Но тогда, в 1980, мы и не предполагали, насколько круто изменится жизнь для всех нас через пять-шесть лет...
Journal information